Брат мой, ящер - Страница 12


К оглавлению

12

— Я всегда быстро принимала решения, может, чересчур быстро, как утверждает Яша. Во всяком случае, над его предложением двадцать пять лет назад я думала ровно пять секунд.

— И то много…

— Но с вами, Иван Иванович… Я не знаю, что думать и что сказать вам. С одной стороны, я твердо знаю — и весь мой уже немалый жизненный и научный опыт подтверждает это — чудес не бывает. С другой, ваш утренний звонок… Знаете, что больше всего потрясло меня?

— Нет…

— То, что вы каким-то совершенно непонятным образом знали на расстоянии, что по дороге к телефону я потеряла тапку.

— Я рад, что скромная тапка помогла мне пробить брешь в вашем вполне понятном скепсисе.

— Потом, конечно, моя нога… Хотя случаются, конечно, самые невероятные совпадения…

— Давайте оставим вашу ногу в покое. Согласен, что и раньше у вас бывали моменты, когда боль утихала. Так что чудом считать ваше излечение пока не будем. Не возражаете?

— Согласна, но уж очень приятно, когда нога как новая.

— Поставим более серьезный эксперимент. Все-таки я разговариваю с доктором наук. Позвольте спросить, сколько у вас в сумочке денег?

— Ну, кажется рублей двести или что-то около этого.

— Вы ошибаетесь. Не люблю копаться в дамских сумочках, но почему-то мне кажется, что вы ошибаетесь, и довольно существенно. Откройте сумочку, не бойтесь.

Ирина Алексеевна щелкнула запором своей старой сумочки, которую давно пора было сменить, и посмотрела в нее. Аккуратным штабельком на тюбике помады, сотовом телефоне и ключах от квартиры лежала пачка тысячерублевых купюр.

— А под ними, учтите, еще три тысячи долларов по сто долларов и столько же евро.

Ирина Сергеевна вдруг рассмеялась.

— Вы чему?

— Я вдруг вспомнила сцену из булгаковского «Мастера и Маргариты», когда там со сцены в зал летели бутафорские деньги.

— Мне бы, конечно, следовало бы обидеться, но я вас понимаю. Современный человек готов ко всему, но только не к чуду. Тут и материалисты виноваты, но главное в том, что чудо потому и чудо, что оно редко. Так сказать, штучный товар. Посмотрите налево. Что вы видите?

— Обменный пункт. Их, говорят, в Москве больше, чем во всем мире вместе взятом.

— Вот и отлично. Войдем, и вы разменяете столько долларов, сколько вам нужно.

— Но я же…

— Не возражайте, самодостаточная женщина. Или вы их сполна отработаете, либо, если вы, в конце концов, откажетесь от моего предложения, будем это считать моим маленьким подарком.

— Ну, я просто не знаю, что и сказать…

— А вы и не говорите, достаньте долларов двести — и вперед.

— Я боюсь, такая пачка… Говорят, иногда в обменниках специально выслеживают людей с деньгами, а потом…

— Друг мой, вы что-то забыли.

— Что?

— Обернитесь назад. Кого вы видите в пяти шагах?

— Гаврикова и Антона…

— Так что ничего не бойтесь. И не рассматривайте обменный курс с таким тщанием. Несколькими рублями больше, меньше — какое это имеет значение для тех, кто уже вошел или по крайней мере собирается войти в страну чудес?

Сонная кассирша в обменном пункте равнодушно сунула две стодолларовых бумажки под свою лупу и столь же равнодушно отсчитала рубли.

Они вышли на улицу, и Иван Иванович улыбнулся:

— Ну как бутафория? Ладно, нога может пройти сама собой, хотя бы на время. Но сколько шансов на то, чтобы в сумке скромной заведующей лабораторией, которая уверена, что в ней около двухсот рублей, вдруг совершенно случайно оказалось двадцать пять тысяч рублей, три тысячи долларов и три тысячи евро? И вообще, придумайте какой-нибудь самый невероятный вариант, чтобы разумно и рационально объяснить наличие этих денег. Причем минут десять тому назад, когда вы доставали носовой платок, этих денег там не было, вы бы их наверняка заметили. Их просто нельзя было не заметить, они ведь лежали сверху. Ну-с, какие вы можете предложить хотя бы не окончательно безумные объяснения, кроме чуда? Пришельцев в тарелках на Петровке в последние минуты вроде не было, во всяком случае, мы их не замечали. Да и прохожие идут себе по своим делам, в небо никто не всматривается. Насильники из-за угла на нас не кидались, безжалостно всовывая в сумочку деньги… Ну, не знаю, моей фантазии больше ни на что не хватает. Давайте вы, милый друг. Вы как-никак доктор наук.

Ирина Сергеевна глубоко вздохнула.

— Я сдаюсь. — Она тихонько засмеялась. — Мне бы рвануть сейчас кофточку на груди и заголосить на всю Петровку: «Вяжите меня, добрые марксисты-ленинцы…»

— Ну, положим, добрых марксистов-ленинцев не бывает.

— Ладно, вообще материалисты, вяжите меня, я впала в самый беззастенчивый идеализм и начинаю верить в чудеса…

— Ну, кофточку-то зачем рвать, она вам очень идет. — Иван Иванович помолчал минутку, словно тщательно подбирал слова и продолжал: — Как вы думаете, для чего я все это проделываю? Произвести на вас впечатление? Подкупить вас? Нет. Вовсе нет. Мне хочется подготовить вас к предложению, которое я вам сейчас сделаю и которое невозможно принять или даже всерьез обсуждать без уверенности в каких-то моих возможностях, выходящих за пределы обычного повседневного опыта.

Начнем издалека. Вы, разумеется, представляете, хотя бы в общих чертах, как устроен человеческий мозг. Не обижайтесь, я понимаю, что морфология мозга — это не ваша узкая специальность. Природа, как известно, в процессе эволюции ломать ничего не любит. Она действует по принципу ломать — не строить. Надстраивать — да. Встраивать — да. Но не уничтожать. Вы не сердитесь за менторский тон, дорогая Ирина Сергеевна? Насколько я знаю, вы не очень любите, когда вас поучают…

12