Брат мой, ящер - Страница 52

— Пожалуй, — сказал он, — я последую совету отца, который он дал мне, когда я хотел купить ему блейзер. Брось это все, сказал он мне тогда, и хоть он умер уже восемь лет назад, я начинаю с того, что чту его память и совет. Я знаю, что мне страшно не будет хватать возбуждения от привычной деловой охоты, отсутствия выброса адреналина но, надеюсь, обуздаю как-нибудь свои инстинкты.

— Хорошо, Захар Андреевич. Тонометр у вас далеко?

— К сожалению, всегда под рукой. Сейчас я смерю давление. — Он наложил на руку манжету, сделал несколько качков и нажал на кнопку сброса давления. — К сожалению, все то же самое — двести десять на сто тридцать. Я ведь, признаться, изрядно поволновался в эти последние минуты.

— Одно предупреждение, — сказала Ирина Сергеевна, — я хоть и не терапевт, но представляю себе, что резкий перепад давления тоже довольно опасен. Поэтому посидите спокойно и молча несколько минут. Постарайтесь дышать спокойно и глубоко.

— Хорошо. А когда мы начнем процедуры?

— Какие процедуры? Мы уже все сделали. С вашего разрешения, я сейчас сама измерю вам давление. — Ирина Сергеевна взяла тонометр и измерила давление. — Возможно, у вас будет какое-то время болеть голова.

— Почему?

— Потому что ваш организм за время болезни как-то адаптировался к высокому кровяному давлению, и вдруг оно сразу упало.

— А сколько сейчас? — спросил Захар Андреевич, и голос его был странно напряжен.

— Сто тридцать на восемьдесят пять, — улыбнулась Ирина Сергеевна.

— Это правда?

— Откройте глаза и посмотрите сами. Только, повторяю, не пускайтесь сразу в пляс. Танцевать можете начинать с завтрашнего дня. Грибы — тоже. Ухаживания — еще через день, — засмеялась Ирина Сергеевна.

— Господи, — с чувством прошептал Захар Андреевич. — Это все и впрямь произошло или, может, это сон?

— Впрямь, впрямь.

— Тогда один из самых серьезных вопросов — когда я смогу выпить со всеми вами глоток вина?

— Во-первых, почему только глоток? А во-вторых, как только вы пригласите нас к столу.

— И я смогу сидеть с вами за столом, поднимать тосты и радоваться жизни?

— Безусловно.

— Ар-тем! — громко крикнул он, и голос его вибрировал от переполнявшего его ликования. Он улыбнулся сыну, вбежавшему с побледневшим от испуга лицом. — Сынок, скажи Марфе Спиридоновне, чтобы накрывала на стол так быстро, как только сможет. Шашлык ведь должен быть уже готов. А сам пойди и выбери самое лучшее бургундское из того, что у нас есть. Самая крайняя бутылка слева.

— Пап, а ты уверен, что тебе…

— Уверен, уверен. Мне уже можно. Мне, сынок, все можно, за исключением сущего пустяка.

— Какого?

— Быть прежним волкодавом… Я почему-то вспомнил сейчас парнишку, с которым учился в институте. Миша Раскатов его звали. Недавно умер, бедняга. Никогда не встречал такого восторженного человека. Идет мимо самая обыкновенная деваха, он млеет: какая фемина! Купим на двоих бутылку самого дешевого портвейна, он в экстазе: какое вино! Вот и я, кажется, становлюсь таким же.

Через полчаса они уже сидели за столом. В центре стола стояло огромное блюдо с еще дымившимися шашлыками на длинных шампурах. Когда Артем разлил вино, хозяин дома поднял свой бокал:

— Я не знаю, кто наделил вас такой волшебной силой исцелять больных и буквально возвращать их к жизни, но я благодарно и смиренно молюсь за него. И за вас, мои дорогие целительницы. Вы даже не представляете, что вы сделали для меня. Впервые за долгое время голова моя легка и светла, и мне хочется петь. Жаль, что у меня нет ни голоса, ни слуха.

Бургундское было великолепно, шашлык таял во рту, и Ирина Сергеевна с трудом удерживала слезы — так взволновала ее простая человеческая благодарность. Ради таких мгновений стоило терпеть всяких там Стрельцовых, всяких мерзавцев, пытавшихся нагадить ей.

Она поймала на себе взгляд хозяина, и ей почудилось, что было в нем что-то еще, кроме благодарности за возвращение к жизни. Она могла гнать от себя эту мысль сколько угодно, но неподконтрольная ей женская интуиция шептала: ты же нравишься ему как женщина. Господи, она уже забыла время, когда могла кому-то нравиться. Ощущение было одновременно и щекочуще-приятным, и чуть стыдным. Наверное, оттого, что никогда раньше она не изменяла Яше, даже в мыслях.

После обеда хозяин предложил им осмотреть участок, поросший сосной.

— Участки здесь огромные, некоторые даже в гектар размером, а то и чуть больше, — объяснил Захар Андреевич, — поселок был после войны, что называется, генеральским — многие генералы получили здесь участки. Ну, а потом генералы старились, умирали, не все наследники хотели и могли позволить себе содержать такие дома, началась большая распродажа. Я купил этот участок в девяносто пятом. Говорю участок, а не дом, потому что дом был в таком скверном состоянии, что я его просто разобрал и выстроил вот этот. Господи, сколько часов я просидел с архитектором, сколько мучился со строителями, может, поэтому-то я так люблю этот дом… А сейчас вернемся лучше домой, по-моему, собирается дождик, и посидим перед камином. Это тоже моя маленькая гордость.

Камин и впрямь был великолепен, с широкой мраморной полкой, на которой тикали большие часы с множеством ангелов, с коваными чугунными решетками, за которыми потрескивали поленья.

— Ирина Сергеевна, Маша, я так понимаю, что вы бы хотели услышать мое мнение о том, что вам делать дальше. Я ничего не хочу и не могу решать за вас, с меня достаточно того, что я решил круто изменить свою жизнь. И даже натуру. Я просто хочу поделиться с вами какими-то мыслями.