Брат мой, ящер - Страница 73

— Ну и прекрасно, друзья мои. Больше с вами я, к сожалению, не увижусь, нас с Антоном ждут другие задания. Не бойтесь, что братья вдруг передумают и с криком набросятся на вас, чтобы вернуть деньги. Я поставил блок в их головах, и даже при всем желании они этого сделать не смогут.

Позвольте мне поблагодарить вас и пожелать вам, чтобы вы оставались такими же хорошими людьми, какими я вас знал. Для этого ведь не нужно особых подвигов. Я почему-то вспомнил сейчас древнюю еврейскую притчу. Она очень коротка, и я надеюсь, вы разрешите пересказать вам ее. Два человека собрались идти через пустыню к далекому оазису. Каждый запасся бурдюком с водой, которой должно было хватить на все дни путешествия. Но через несколько дней один из путников вдруг хватился, что его бурдюк незаметно прохудился, и стал практически пуст. Оставшейся в целом бурдюке воды на обоих путников не хватит ни для того, чтобы добраться до оазиса, ни для того, чтобы вернуться. Что нужно было делать человеку с целым бурдюком? У него было три выбора: разделить воду с попутчиком и погибнуть вместе. Оставить воду себе, с печалью обнять несчастного, и идти своим путем. Или отдать свою воду другому и умереть от жажды самому. Еврейские мудрецы решили: если человек с водой обычный человек, он может с чистой совестью идти своим путем. Он не совершает при этом никакого предательства, никакого греха, так уж сложились обстоятельства. Если же человек с водой цадик, то есть человек святой души, он разделит воду с попутчиком, и они оба погибнут от жажды. И, наконец, если человек с водой в душе ангел — он отдаст свою воду товарищу, чтобы он спасся.

Не заставляйте себя совершать подвиги, будьте просто людьми, и это будет угодно моему Господину. Цадиков мало, ангелов еще меньше. Будьте просто людьми с добрыми сердцами. И такие среди вас есть. Именно с ними мне грустно расставаться. Прощайте.

Только что стояли в комнате два рослых парня в камуфляже — и вот нет их, словно никогда они здесь и не были. Только мгновение еще слышалось тихое эхо от последнего слова: «айте…»

Глава 22. Прощальный ужин в «Палермо»

— Ирина Сергеевна, — сказал Иван Иванович, — спасибо за то, что вы пришли на этот ужин в то же самое «Палермо», где мы с вами уже дважды встречались.

— Это вам спасибо. Бог с ней с этой икрой, с моцареллой и спагетти болоньезе. Я даже не замечаю, что я ем, хотя все чертовски вкусно… простите, я, наверное, не должна при вас употреблять имя черта…

— Отчего же, друг мой. Черт, дьявол, Люцифер, неважно, как его зовут, это мой ближайший родственник, хотя, как вы легко догадаетесь, мы далеко не всегда довольны друг другом. — Иван Иванович улыбнулся и выразительно пожал плечами. — Помните, я вам рассказывал о так называемом рептильном комплексе, спинном мозге — самой древней частью мозга человека?

— Конечно.

— Так вот, черт и ангел очень часто обитают в одной голове, сантиметрах в десяти-пятнадцати друг от друга. Черт сидит в спинном мозгу, — ангел — в коре больших полушарий. И весь прогресс рода человеческого, равно как и частый, к сожалению, регресс умещается все в те же несколько ничтожных сантиметров. Простите меня за философствование, но мне просто хочется как можно дольше продлить удовольствие от ужина с вами.

— Иван Иванович, я даже не знаю, как ответить вам…

— А вы не сдерживайтесь, со мной можно и должно быть откровенной.

Ирина Сергеевна посмотрела на Ивана Ивановича, на его спокойное и доброжелательное лицо, и почувствовала, как на глазах у нее неожиданно навернулись слезы. Как сказать этому… человеку? Ангелу? Богу? Как объяснить ему, что он чудесным образом перевернул ее жизнь. И не только потому, что одарил ее возможностью исцелять и даже спасать больных. Благодаря нему она стала добрее, мудрее, горизонт отступил от нее далеко вперед, и мир стал больше и ярче. Она вздохнула счастливо и прерывисто, как ребенок.

— Иван Иванович, я ведь так и не знаю, кто вы, но все равно я вас… — она набралась мужества и твердо продолжила: — люблю.

— Спасибо, Ирина Сергеевна. Ваши слова не просто греют меня, не просто дают мне новые силы, они продлевают мою жизнь. А насчет того, кто я — пусть это останется маленькой недоговоркой, хотя, как я понимаю, в своем сердце вы уже давно догадались. Что же касается моего физического обличья, то его, увы, просто не существует. Для нашего ужина я выбрал этот итальянский костюм, небольшое брюшко преуспевающего бизнесмена, который уже который год дает себе слово со следующего понедельника заняться физическими упражнениями, и физиономию профессора, только что получившего солидный грант…

— Почему грант?

— У российского профессора без гранта спокойной доброжелательности в лице не будет. Скорее, наоборот… — Они оба рассмеялись. — С таким же успехом я мог прийти в виде индийского сикха или, скажем, английского лорда. Единственное, что я не мог позволить себе, — появиться здесь в своем обычном виде.

— Но почему?

— Да потому что мой обычный вид — это пустота, ничто. А сидеть за столиком с пустотой, да еще вести с ней оживленную беседу, согласитесь, и странновато и даже подозрительно. Древние иудеи, придумавшие себе бога, больше всего боялись наделить его некими физическими чертами, чтобы он не превратился в обычного идола. Отсюда и строжайший запрет на его изображения. И даже на горе Синай, когда бог давал вышедшим из египетского плена евреям Закон, он встречался только с их вождем Моше, а для других он проявлял себя только в виде грома и пламени.