— Значит, вы не знаете…
— Знать — не знаю, но мне не хочется играть с вами в салонные игры. Есть одно обстоятельство — и, пожалуй, только одно, которое может быть хоть каким-то ключом.
— А именно?
— Если вы помните, когда я вошла в ваш кабинет, я сказала вам, что у вас болит шея. С левой стороны, чтобы быть точной. Как вы понимаете, медицинскую вашу карту я не читала, наверное, это гостайна, как все тут у вас…
— Ну уж, Ирина Сергеевна, не преувеличивайте…
— По виду ничего определить было нельзя. Выглядите вы вполне атлетически. И тем не менее, я сразу увидела болезненное пульсирование, скорее всего, это последствие неглубокой раны…
— Ну и ну. Фантастически точный диагноз. Но как, черт побери…
— Это еще не все. Хотя вы из-за стола не вылезали, и я не видела, как вы ходите, мне кажется, у вас должна быть небольшая хромота — тоже последствие ранения в правую ногу.
— Я просто не нахожу слов. Это просто мистика какая-то… Все последствия одного обстрела в Чечне.
— Мало того, Анатолий Иванович. Одним небольшим усилием воли я могла бы избавить вас от этих пусть и не очень серьезных, но все же раздражающих недугов. Но только при условии выполнения вами определенных условий.
— Да каких угодно, говорите.
— Исцеление может произойти только тогда, когда вы возьмете на себя обязательства неукоснительно выполнять десять библейских заповедей, иначе исцеление невозможно.
Подполковник изумленно покачал головой, словно не мог поверить в услышанное.
— Это вы серьезно? Ну и ну. Вы и представить себе не можете, что мне приходилось слышать в этих стенах. От предложений выдать всех сообщников в обмен на свободу до предложения взятки в пять миллионов долларов. Серьезные деньги, ничего не скажешь. Но чтобы офицеру ФСБ предлагали следовать божьим заповедям…
— Во-первых, я вам ровным счетом ничего не предлагаю, а лишь рассказываю о своем неожиданно появившемся даре целительства. Как он появился, как я осознала свои возможности — это уже другое дело. А во-вторых, почему вас так испугали слова «божьи заповеди»? Я ж вам не предлагаю принести в жертву богу своего сына, как испытывал праотца Авраама Господь. Как я понимаю, десять заповедей — это самое краткое изложение требований к людям, чтобы они были именно людьми, а не животными. Если угодно, это такие же правила, как, скажем, правила дорожного движения, без которых на дорогах царил бы полный, как теперь элегантно говорят, беспредел.
— Ну, положим, и с правилами у нас на дорогах черт знает что творится.
— Согласна. Да и ведь и заповеди не слишком-то помогли сделать из нас, обезьян, сплошь цивилизованных людей. Хотя есть, есть, как это ни странно, среди нас действительно хорошие люди. Но хоть, по крайней мере, знаешь, к чему стремиться, если не хочешь скалить зубы на ближнего, как волк, и ждать удобного момента, чтобы вцепиться ему в загривок. Может быть, вы думаете, что я какая-нибудь проповедница и пытаюсь завербовать вас в некую секту? Я ведь даже некрещеная. Когда я родилась сорок семь лет тому назад, время было такое, что для члена партии крестить ребенка было равносильно кресту на всей карьере, простите за невольный каламбур, а мои родители были членами партии.
— Здесь я с вами полностью согласен. Когда я родился, мой отец был военнослужащим. Командовал тогда батальоном, и в маленьком гарнизонном городке на Урале все знали все обо всех. Теперь, конечно, все по-другому, а тогда офицеру крестить своего ребенка значило конец всему — увольнение из армии, изгнание из партии.
— И потом, Анатолий Иванович, на вашем месте я бы не была так настроена против библейских заповедей. Если и было на земле когда-нибудь место, где эти заповеди нарушались так вопиюще и постоянно, то это как раз в ваших стенах. Здесь же, как я понимаю, находился страшный КГБ, а КГБ и заповеди не совсем совмещались… Знаете, есть такое выражение «намоленная икона», которая якобы впитала в себя многолетний поток молитв, обращенных к ней. Здесь, наверное, стены до сих пор полны ужасом от всего того, что они видели и слышали.
— Это, конечно, верно, Ирина Сергеевна. Даже если Комитет и не был сплошь таким чудищем, как многие сегодня его представляют, то, говоря откровенно, учреждение это жило по каким угодно законам, но только не по законам божьим. Ну а сегодня для офицера ФСБ вообще нет никаких оснований трястись при упоминании всуе имени божьего. А вы не могли бы напомнить эти заповеди? Стыдно, конечно, но я Библию вообще не читал.
— Ну вот вам первая: «Да не будет у тебя других богов сверх меня».
— Что значит «других богов»? А если у меня никакого нет?
— Думаю, что немножко вы ошибаетесь. Верующие или неверующие — все мы в Западном мире живем по основным законам иудео-христианской цивилизации. Другие боги — это уже отход в другие цивилизации, если их можно так назвать.
— Допустим. Я, знаете, не силен в таких вопросах. Что идет дальше?
— «Чти отца своего и мать свою». Надеюсь, это не вызывает у вас вопросов?
— Нет. Принимаю.
— Спасибо, — насмешливо сказала Ирина Сергеевна, и оба улыбнулись. — Далее: «Не убий». «Не прелюбодействуй». «Не укради». «Не отзывайся о ближнем свидетельством ложным». То есть, не лги.
— Насчет правды и только правды, так мы скорее добиваемся этого от подследственных, а сами… Я даже не знаю… Иногда обмануть преступника, так, чтобы он признался — совершенно необходимо в процессе следствия.
— Наверное, в этом есть резон, хотя я круглая невежда в теологии и теологической этике. Ведь заповедь «не убий» не должна мешать убить врага, который пришел убить тебя. Но обещаю вам, что при случае спрошу у своего… духовника.