Вы знаете, мне вообще кажется, что ваша церковь потому так мало ратует за выполнение заповедей, что подменяет Всевышнего Иисусом Христом, которому авторы Евангелия приписали совершенно несуразные в своей заведомой невыполнимости требования вроде «подставь другую щеку», «отдай последнюю рубашку» или советы не думать, как птички, о завтрашнем дне — бог прокормит.
А когда требования заведомо невыполнимы, то никто особенно и не требует их исполнения.
Еще раз прошу простить меня, Юрий Михайлович, за нравоучительный тон. И уж подавно я не призываю вас принять иудаизм. Да я сама так же далека от иудаизма, как и от христианства. Кипнис, кстати, это фамилия моего мужа, а он, как и я, далек от веры. Вообще для евреев, как вы наверняка знаете, прозелитизм, то есть обращение в свою веру, глубоко чужд. Если кто-то и захочет принять иудаизм, раввин обязан всячески отговаривать его, указывая на все трудности, связанные с принадлежностью к иудаизму.
— И все-таки, Ирина Сергеевна, мы с вами не так далеки друг от друга, как может показаться…
— К сожалению, я не разделяю вашего оптимизма. Если бы для православия нравственность действительно стояла бы на первом месте, а посты и молитвы далеко позади, всю силу свою, весь авторитет свой церковь обратила бы на воспитание веры в заповеди, на требования всегда исполнять их. Или, по крайней мере, стремиться выполнять их. Мы бы слышали страстные призывы к заповедям с каждого амвона. Вы же предпочитаете просто перекрестить какого-нибудь братка с бритой шеей и золотым крестом на шее, который вчера завалил кого-нибудь на стрелке, а сегодня пришел в церковь. Так, Юрий Михайлович?
— Конечно, вы не правы, хотя в чем-то и можно было с вами согласиться. Вообще, это сложный вопрос, и не нам…
— Может быть, не вам. Вы вписаны в церковную иерархию. Но я человек свободный, и я хочу нести всю полноту нравственной ответственности и за себя, и по возможности большее количество людей. А то мы в России привыкли всегда полагаться на других, вот приедет барин, барин всех рассудит. А барин, к сожалению, все где-то задерживается и что-то особенно не спешит к нам. Посмотрите на нашу преступность, коррупцию, повальное пьянство, сотни тысяч брошенных родителями детей. Вот истинное поле приложения трудов церкви…
— Жаль, честное слово жаль, что мы не можем соединить усилий.
— В чем?
— Я думаю, что если бы вы были готовы несколько изменить свои уж очень неканонические — скажем честнее — еретические взгляды, мы могли бы работать вместе.
— Пока, дорогой Юрий Михайлович, боюсь, что это из области мечтаний.
— Жаль, Ирина Сергеевна. Что бы вы ни говорили, я уверен, что мы придем друг к другу. Поэтому я не говорю вам «прощайте», а просто «до свидания». И еще раз спасибо, что так любезно согласились встретиться со мной.
Протоиерей ушел, а Ирина Сергеевна продолжала сидеть за столиком, закрыв глаза. Почему-то она чувствовала себя бесконечно усталой. Она вздохнула и открыла глаза. На месте протоиерея сидел Иван Иванович и улыбался ей своей мягкой доброжелательной улыбкой. Усталость ее мгновенно испарилась, а душа наполнилась каким-то удивительно нежным теплом.
— Простите, что я так неожиданно… — Ирине Сергеевне показалось, что Иван Иванович смотрел на нее не просто ласково, а с какой-то согревающей все ее существо любовью.
— Что вы! Вы не представляете, как я рада видеть вас…
— Я слышал вашу беседу. Я хочу лишь сказать, что горжусь вами. Вы молодец, вы очень храбрая женщина, и я счастлив, что не ошибся в выборе. Хотя, если быть честным, я не думал, что вы столкнетесь с такими сложностями в выполнении своей миссии. Разумеется, я давно уже отдавал себе отчет в упорстве рептильного комплекса в сознании людей, но мне казалось, что кора больших полушарий с культурой и верой, собранными в ней, одолевает древний злобный спинной мозг. Увы, далеко не всегда. Совсем не всегда. Порой я сам не могу понять, откуда во мне эта упорная вера в то, что человек может стать лучше. Наверное, она все-таки от людей, которые не могут жить без надежды… Еще раз спасибо вам за все ваши труды. Держитесь, друг мой, я всегда буду с вами.
Только что, секунду назад сидел за столиком улыбающийся Иван Иванович с печальными глазами, изливал на нее свое тепло — и вот — уже нет его. Словно его и не было, словно пригрезился он ей. Да и был ли он в действительности?
Ирина Сергеевна расплатилась за кофе и медленно вышла на улицу. На душе у нее было и радостно и грустно. Никогда не думала она, что эти чувства могут так легко соединяться в одном сердце…
Когда старший по подъезду вышел, Псурцев вопросительно посмотрел на посетителя. Да, и думать, собственно, было не о чем — единственный его шанс был сдать мага со всеми его потрохами. Тем более, что он вполне это заслужил. Кинул его, старого фраера, как мальчишку, как последнего лоха.
— Как я уже сказал, я догадываюсь, чем я обязан вашему визиту…
— Приятно беседовать с интеллигентным человеком, — вежливо улыбнулся подполковник.
— Попутал черт старого дурака, согласился выкрасть паспорт вот из этой квартиры, что на снимке.
— Раз вы говорите «согласился», значит, был заказчик. Правильно я вас понял?
— Совершенно правильно. И заказал мне этот треклятый паспорт некий Ахтырцев, великий маг и председатель Братства магов, как он себя величает. За три тысячи зеленых, будь они неладны, которых я тем более не получил…
— А для чего магу понадобился паспорт женщины?